Крайний. Портрет на фоне жизни

Про журналистику, уход в бизнес, завод в Калининграде и Калиниградский порт

Как любой журналист я стремился сделать карьеру не ради званий, а ради творчества — творческую карьеру. Когда возникла возможность попасть в «Комсомольскую правду», я тут же ею воспользовался. Всегда вспоминаю годы работы там, это была интереснейшая работа. И газета тогда была самая читаемая в мире — 25 миллионов экземпляров. Потом случилось то, что случилось со всей страной. Несмотря на то, что газета была суперприбыльной, как сейчас бы сказали, и мы тогда содержали за счет газеты целый ряд журналов ЦК КПСС, наступили 90-е годы, и начались перебои с зарплатой, гонорарами.

Тогда окошечко кассы находилось ниже твоего роста, и чтобы получить деньги, которые ты заработал, нужно было нагнуться за ними. Склониться, что называется. И вот мы подходили, склонялись и спрашивали, и нам говорили: «Не сегодня и не завтра, а когда-нибудь…».

Честно сказать, у меня уже была семья, маленький ребенок. Меня ситуация эта совершенно не устраивала, и я при первой же возможности ушел в бизнес.

Сейчас я оглядываюсь назад и думаю, это было то, что Лев Толстой называл «энергия заблуждения». То есть если бы я представлял себе, что такое бизнес вообще, я бы, наверное, не рискнул и не решился бы. Это было очень тяжелое время… Специальный корреспондент, заведующий отделом самой многотиражной газеты — всё-таки уровень какой!.. Я брал интервью у Ельцина, у Горбачева, у министра обороны СССР Язова… 

И вдруг по своей воле ты скатываешься, ну, почти на позиции челнока. Лужники тогдашние, не сегодняшние, какие-то бомжеватые люди, какая-то братва в спортивных штанах — всё это потом назвали словосочетанием «когнитивный диссонанс». Я болел как, наверное, болеют наркоманы, когда слезают с иглы — это ломка, которая продолжалась в течение года.  Вот это занятие — купить за рубль, продать за рубль пятьдесят — не самое психологически комфортное. Мне всегда было неловко. Помню те времена…

Если я покупал ботинки, которые мне оказывались вдруг малы, нужно было продать кому-то. Мне неудобно было назвать цену, по которой я их купил, я называл меньше. Поэтому, как только появилась возможность уйти в бизнес, который занимался производством, я с неимоверной радостью это сделал. Я стал тогда председателем Совета директоров Калининградского консервного комбината, который производил просто банки для консервов, а затем начал производить и мясные и рыбные консервы, и сегодня это самое современное предприятие в отрасли.

Смею надеяться, в этом есть и моя заслуга, потому что мы начали покупать совершенно новое оборудование. Хотя комбинат старый, ещё у немцев был когда-то там комбинат, в Филенберге. Я работал там какое-то время, после чего совершенно неожиданно меня вызвали в Москву, сказали, что «в Калининграде есть порт морской, рыбный. Ты же работаешь на консервном заводе? Значит, есть какая-то связь. Там уже три месяца не платят зарплату и 11 месяцев не платят налоги, а порт государственный, стратегический ФГУП. Поэтому будь любезен, иди и постарайся что-то сделать».

И я пришел в этот порт, это был 2003 год, и не думал о том, чтобы выстраивать карьеру. Ко мне пришли докеры, конец декабря… Говорят: «Ты директор?»  Я говорю: «Я». Они говорят: «Новый год скоро, мы хотим своим детям подарки под ёлку, а у нас денег нет, мы зарплату не получаем». И тогда, учитывая, что уже занимался бизнесом, я сказал: «Аванс вам выплачу сам, 30% вашей зарплаты. Потом всё будет нормально, всё наладится». Потому что уже дошло до того, что они не хотели разгружать суда.

Банки тогда не выдавали кредиты. Положение — одни «минусы» на счетах. И ситуацию надо было развязать, разорвать этот замкнутый круг. Я заплатил, потом всё вернулось конечно. Потихоньку мы начали эту ситуацию разруливать. Порт через 3 года стал переваливать больше, чем переваливал в СССР.

Про назначение на госслужбу

Всё было нормально, уже был процветающий порт. Меня в очередной раз вызывают в Москву, и начинают рассказывать о том, что не очень хорошее положение в рыбной отрасли. Был ряд собеседований, прежде чем я попал к тогда председателю Правительства России Фрадкову. И когда он начал рассказывать про ситуацию, я спросил, почему меня всё время посылают на целину, заваленную металлоломом. Нельзя ли пойти 15-м вице-президентом Газпрома? Он говорит: «Это по вам как раз работа». И я из его кабинета вышел руководителем Росрыболовства. Абсолютно неожиданно. Да, я уже командовал рыбным портом, разбирался, уже понимал, что такое рыба, где ловят, добывают и так далее. Хотя, конечно, было очень тяжело, потому что первое время я приезжал с работы и у меня был галстук набок, под мышками были документы и книжки, то есть я изучал отрасль и по книгам, и по командировкам. Я объехал по периметру страну раз восемь целиком, потому что в основном это периметр, пограничные области. Больше всего бывал на востоке естественно, потому что люди живут на западе, а рыба, в основном, на востоке.

Словом, благодаря тому что председателем Правительства был Путин, а мы подчинялись напрямую представительству РФ, и у него был замечательный вице-премьер Зубков, мы еженедельно собирались, очень оперативно принимались решения. Изменили закон, ввели исторический принцип для рыбаков. И отдача не заставила себя ждать — отрасль довольно быстро начала расти. Буквально через 3-4 года мы вышли на показатель РСФСР, то есть мы начали ловить рыбы столько, сколько ловила РСФСР, провал был ликвидирован. За эти четыре года стали ловить на миллион тонн больше, то есть каждый год прибавляли на 250 тысяч тонн, что достаточно солидная прибавка.

Про памятный доклад Путину

Тогда был памятный доклад. Докладов Путину было много, у нас с Владимиром Владимировичем были достаточно любопытные отношения. Дело в том, что президент, а тогда премьер — человек с очень быстрым умом. Как президент и как премьер он не может быть специалистом в любом вопросе, но он очень быстро ориентируется, невероятно быстро. И он если чувствует слабину, то есть начинаешь поскальзываться, — выдернули к доске, а урок ты не учил, — он очень быстро это понимает. Кстати сказать, то, чего он не приемлет, это когда ты не разбираешься в том, чем занимаешься, не знаешь, что происходит в отрасли, которую тебе доверили.

Никогда не забуду: семь утра по Европе, новогодние праздники, 1 или 2 января, телефонный звонок. Естественно, я как нормальный госчиновник сплю с телефоном в обнимку. Смотрю на экран — высвечивается надпись «спецкоммутатор». Снимаю трубку, мне говорят: «Владимир Владимирович хотел переговорить. Как у вас с зарядом батареи?»  Я говорю: «Я как в 43-м году — зажму провода зубами, связь будет, не переживайте». Походил по номеру, поискал, где лучше ловит. Соединяют меня с Владимиром Владимировичем. Он спрашивает: «Как у вас дела?»  Я говорю: «Да всё нормально, только Сенегал беспокоит». Он говорит: «А я как раз по этому поводу. Что происходит в Сенегале?»

А у нас был эпизод, когда сенегальцы арестовали судно «Василий Найденов». Я объяснил, что арестовано судно, причем поперек всех международных норм, что на сенегальском судне находились три француза, которые руководили захватом, то есть вооруженные автоматами люди поднялись в нашу рубку и силой захватили судно. Когда я положил трубку, он получил от меня исчерпывающий ответ, что МИД занимается, что посол в курсе, что предпринят демарш политический, дипломатический, что мы реально этим занимаемся и надеемся, что в скором времени судно освободим.

Положил трубку и подумал, что хорош бы я был, если бы 1 или 2 января в семь утра не смог бы ему доложить о том, что произошло вчера вечером. Если бы я сказал Владимиру Владимировичу: «Извините, не было времени, я позвоню подчиненным, получу справку и потом буду докладывать», это было бы как в школе «двойка». С последующими, может не мгновенными, но выводами. И в каких-то твоих начинаниях он тебя потом уже не поддерживает.

Про доклад Путину в 20 секунд

Была одна история. Я приезжаю к семи часам вечера. Премьер в кабинете, работает. Я вижу список людей и понимаю, что протокол, записывает секретариат, чтобы побеседовать 15-10 минут. Понятно, он не думает и не должен думать, что ему надо уложиться в какое-то время — он беседует столько, сколько считает нужным. В результате начинается сдвижка по времени. Мы двигаемся, двигаемся, и в результате я захожу в кабинет где-то в 22.30. Я понимаю, что премьер уже перегружен как баржа утюгами, столько информации он получил за последние 6 часов, а люди шли как конвейер на хорошем автозаводе: каждые 20 секунд — машина.

Я говорю Владимиру Владимировичу: «Учитывая поздний час, и что вы устали, я доложу в течение 20 секунд». Он говорит: «Серьезно? Успеешь?»

— Да.
— Тогда время пошло.
— Рыбаки России за 6 месяцев этого года наловили рыбы на 200 тысяч тонн больше, чем за 6 месяцев года предыдущего. Доклад окончен.
— И что?
— Ничего.
— А дальше что? Что с рыбой дальше?
— А дальше мы за это не отвечаем.
— А кто отвечает?
— Совершенно никто не отвечает. У меня, кстати, с собой совершенно случайно одна страничка, я хотел вам показать.
И показываю, что мы отвечаем за водоёмы и за вылов, а за транспортировку, переработку, хранение и, самое главное, за реализацию не отвечает ни одно ведомство. Ну, Минпромторг отчасти. Он смотрит на эту табличку в течение пяти секунд, потом смотрит на меня и говорит:
— Министерство предлагаешь?
— Владимир Владимирович, это было ваше предложение, я согласен.

Он усмехнулся и говорит: «Ладно, подумаем». Но так и не подумали. Маленькая отрасль для создания одного министерства. Хотя, полагаю, что если сейчас Росрыболовству дали бы возможность, дали полномочия в части ещё и организации хранения, транспортировки и реализации продукции, было бы не хуже, а лучше.

Про Росрыболовство

Когда я уходил из Росрыболовства, отрасль была на подъеме. Причем я не к тому, что сейчас всё плохо, а к тому, что когда я уходил, был очень хороший финансовый результат. У нас была смешная задолженность по зарплате — полтора миллиона рублей по всей отрасли, какая-то техническая задержка. У нас было потребление рыбы 24 кг. Это больше, чем в СССР, и я считаю это колоссальным достижением. И у нас было почти 80 (79 с половиной) процентов отечественной рыбы на прилавках в российских торговых сетях, в магазинах всей российской торговли.

Мне представляется, что нужно всего три инструментальных показателя: наш общий вылов, процентное отношение отечественной рыбы на прилавках и потребление. Вылов – понятно: нам нужно понимать, сколько мы ловим. Процентное отношение — чтобы понимать, что мы на своем собственном рынке номер один. И потребление говорит о доступности товара. То есть, если люди больше едят рыбы, то это означает, что она по цене для них доступна.

Про взаимодействие с ВМФ

Конечно, постоянно взаимодействовали с ВМФ. Причем, порой было довольно смешное взаимодействие. Например, флот нас предупреждал о том, когда они проводят учения, чтобы наши рыбаки туда не попали. Когда Высоцкий был главкомом, была у нас история, которую хочется рассказать.

Путина мойвы начинается в Баренцевом море, и мы согласовываем с ВМФ, что идем в такие-то квадраты, а флот сообщает, что как раз там будут проводиться учения, и поэтому «кыш с этой территории». Я звоню Высоцкому, мы с ним встречаемся, я говорю, что путина скоротечна, всего полтора месяца, а вы можете стрельнуть в январе, а можете в середине февраля. По большому счету, учебный период длится полгода, это не принципиально, на мой взгляд, а мы потеряем 100 тысяч тонн мойвы, очень дешевой рыбы (тогда рыбаки продавали её по 8 рублей за килограмм; не в магазине, там она была по восемьдесят), и в том числе ваши флотские экипажи тоже будут употреблять эту мойву. Так давайте посмотрим, что нам важнее, какие у нас приоритеты: либо мы будем ловить, либо мы поглушим эту рыбу к чертовой матери, путина пройдет и всё. Нашли мы общий язык, и рыбаки получили три недели отсрочки. Учения перенесли, и рыбаки поработали очень прилично.

Бывало, что флот нас прикрывал, разные бывали ситуации. Центральная и Восточная Африка, районы Мавритании, Марокко… У нас бывали случаи, когда некоторые части спутников падали по непредсказуемой траектории в мировой океан, и вопрос, кто найдёт эту часть первым, был очень важен.

Про конфликт с Фёдоровым

У меня был конфликт с Фёдоровым, тогда министром сельского хозяйства. Началось это с того, что в очередной раз прошла управленческая реформа. Не нами сказано и не вчера, что не надо ломать то, что работает. Но тем не менее, появилась идея опять подчинить Росрыболовство Минсельхозу, хотя даже по международной классификации рыболовство относится к промышленности, а не к сельскому хозяйству. Всемирная продовольственная организация ФАО, например, относит рыболовство к промышленности, и это правильно, потому что у нас столько сопутствующих вещей: судоремонты, судостроение, безопасность мореплавания и т.д. Словом, нас все-таки подчинили, несмотря на то, что я ходил и говорил, что эта штука не работает, мы уже пробовали, и не зря нас Владимир Владимирович Путин выводил под правительство. Но тем не менее произошло то, что произошло, и началась работа в холостую. Один пример приведу.

Допустим, готовим новые правила рыболовства по Дальневосточному бассейну. Объемный труд, 150 страниц. И отдаем его на утверждение в Россельхоз. И он там лежит 11 месяцев без движения. Я пишу письма, звоню министру и прошу его что-то сделать. Причем особо ничего делать не нужно, необходимо только написать сопроводительное письмо и отправить в Минюст, потому что оно утверждает эти правила. В конце концов я к нему прихожу и говорю: «Зачем этот документ лежит у вас? Там про орудия лова, районы промыслов, зоны, подзоны, там географические координаты. Кто у вас тут в вашем большом здании вспомнит курсы географии — что такое «широта», что такое «долгота»? И вообще, к чему эти «широта» и «долгота» к нашим правилам рыболовства? Там есть такие выражения, как «проекция Меркатор», и кто такие эти Меркаторы, вы не знаете».

— Что Вы имеете в виду?
— Я Вам на примере объясню. Если возьмёте карту, отметите точку и захотите доплыть куда-нибудь, возьмёте линейку, начертите прямую линию до этой точки и по этой линии поплывёте, то вы не приплывете в точку Б из точки А.
— Почему?
— Потому что Земля не плоская, а круглая. Поэтому существуют проекции Меркатора, которые учитывают кривизну Земли.

Он очень обиделся, хотя ничего обидного я не говорил, на мой взгляд. А на самом деле, мы начали просто плохо работать. Я встречался с премьером, я говорил об этом президенту. Премьером тогда был Дмитрий Анатольевич, а Владимир Владимирович уже был президентом. Был это 13-й – 14-й год. Словом, Федоров поставил вопрос ребром: так работать нельзя. И не министра же увольнять?

Хотя история довольно любопытная. Через несколько месяцев, месяцев через шесть, наверно, президент заслушал доклад Федорова, сказал: «Цифры у вас конечно, интересные, но у меня вот справка, у меня другие цифры. И своим цифрам я верю больше, чем вы мне докладываете». И Николай Васильевич ушел в сенаторы после этого.

Про Федерацию рыболовного спорта России

Я возглавил Федерацию рыболовного спорта России, стал президентом Федерации, ребята попросили. Дело в том, что мы давно были знакомы со спортсменами-рыболовами.

Когда-то была идея платной рыбалки… Тогда ещё были митинги по поводу платной рыбалки, потому что всё свели к платной рыбалке, хотя, на самом деле, речь там шла совсем о другом, и самое смешное, что все, кто выступал против, кто кричал: «Волгу от немцев отстояли и от вас отстоим», спустя 2-3 года пришли ко мне и сказали: «Вы были правы».

Надо было ввести некий документ, как хотите назовите: «рыболовная карта», «фиш-карта», как она у нас тогда называлась, и обязать людей платить по одному рублю в день, 365 рублей в год, а это подъемные деньги для любого человека. Не для того, чтобы деньги собрать. На самом деле, нам просто надо было понять сколько у нас рыбаков-любителей, и как они располагаются по стране. Потому что у нас антропогенная нагрузка на разные водоемы абсолютно разная. Нельзя сравнивать озеро Байкал с рекой Переплюйкой, нельзя сравнивать дельту Волги с Обью, малонаселенной людьми. Надо понимать хотя бы, куда рыбу пускать, где заниматься берегозащитными работами, где надо чистить русла рек, потому что денег на все реки России найти невозможно, цифры астрономические.

Всё это перевернули под то, что «они, чиновники, хотят набрать денег», что абсолютно неправда. Я говорил о том, что если и создавать фонд, то уж точно не под Росрыболовством и не под Минфином. Это должна быть общественная структура. Выбрать тех, кому вы доверяете, — пусть они следят. Мы хотя бы поймем, сколько вас. И, кроме этого, мы хотели написать специальный закон, и в этом законе большой раздел должен был быть посвящен спортивному рыболовству, потому что это спорт, есть чемпионаты мира. Вообще идет разговор всерьез о том, чтобы выбрать какой-то из подвидов и придать ему статус олимпийского. Единственное, что ТВ против, потому что не очень динамичная эта история. Кроме троллинга, где всё быстро происходит.

Словом, мы с рыбаками-спортсменами давно сотрудничали. Тогда они меня и попросили возглавить Федерацию, потому что она прозябала: денег из бюджета же не дают, организация общественная. Нам удалось сделать бюджет. И должен с гордостью сказать, что в августе прошлого года стал президентом, а в этом году во всех чемпионатах мира, в которых мы участвовали, сборная России, мы на пьедестале почета, что удивительно. Даже женщины впервые поднялись на третье место, а обычно 6-е, 8-е, хотя бывали и чемпионами мира. Это очень интересно, абсолютно такой пласт, может, людям неведомый, но десятки тысяч человек этим занимаются как спортом, и миллионы — как отдыхом.

Про ЕАБР

И вот банк. Банк очень интересный. Могу сказать одно: получается абсолютно непредсказуемо, но мне, наверно, так везет, что любое моё место работы очень интересное. Или просто я его делаю интересным? Хотя, может быть, и это отчасти.

Чем интересен этот банк, Евразийский банк развития, банк, который образовали когда-то Россия и Казахстан? Акционерами впоследствии стали Армения, Киргизия, Белоруссия и Таджикистан, то есть, банк шире, чем ЕАЭС, шире, чем Таможенный союз. Капитал банка — 7 миллиардов долларов. Оплаченных – полтора, остальное — государственные гарантии. Задача банка — способствовать интеграции между странами-акционерами, то есть это аналог советского Госплана. Мы развалили экономические связи, у нас только сейчас начинается разговор о том, что нужно централизовать систему энергоснабжения.

Элементарный пример одного из наших проектов: мы финансируем закупку белорусских «БелАЗов» для казахстанских открытых угольных карьеров. Это то, чем СССР занимался. А если, скажем, мы производим концентрат в Мурманской области, а завод, который производит готовую продукцию, находится в Казахстане, нет никакого смысла строить такой же завод в России. Есть кооперация, есть деловые связи. В конце концов, мы все дети одной страны. Поэтому у Банка, я бы сказал, благородная миссия, интересная работа. У банка головной офис находится в Алма-Ате, Алматы, как по-современному говорят. Второй по значимости офис — это Москва, и дальше, соответственно: Астана, Санкт-Петербург, Бишкек, Минск, Ереван и Душанбе.

Про крупнейшие проекты Банка

У Банка два достаточно больших проекта в России. Это ЦКАД-3, кольцевая дорога, которая сейчас строится. Рассматривается проект вхождение в ЦКАД-4.  И это проект с питерским водоканалом. Мы выделили 6 миллиардов рублей, пока шесть, на очистку, подготовку питьевой воды в Санкт-Петербурге. Сейчас готовится довольно любопытный большой проект это газификация Астаны. Очень интересный проект, мы будем в нём обязательно участвовать. Только что на наш кредит был построен и сдан переход «Нур жолы» в Казахстане на казахско-китайской границе. Сейчас мы рассматриваем участие в проектах ВСМ, высокоскоростных магистралей, которые должны пройти и по территории России, и Казахстана, потому что китайцы со своей стороны эту дорогу построили. Вот такие большие инфраструктурные длинные долгие проекты, на которые не всегда идут коммерческие банки, потому что наш банк особенный ещё и в том смысле, что прибыль для нашего банка — не самое главное. Хорошо, если она есть, здорово. Но если есть проект, который приносит полпроцента, только вот, что называется, «на оплату света», то этого будет достаточно. И так как они «длинные», коммерческие банки неохотно идут на такие проекты.

Про узбеков и производственные связи

Что касается Узбекистана, у меня в кабинете на столе стоит расписное узбекское блюдо: только что была узбекская делегация, которая очень хочет с нами работать. У них очень много проектов, очень много проектов у нас, у российских и казахстанских компаний в Узбекистане. У «Интер РАО» есть большой интерес к этой системе. Что касается Казахстана, у нас большая часть кредитного портфеля в Казахстане, больше 50% по кредитам. Я вижу, как образуются, как работают связи, как выстраиваются производственные цепочки.

Просто не о всех проектах можно говорить, потому что они ещё не состоялись, они в работе. Очень интересные железнодорожные проекты у нас есть, сейчас они просто находятся в разработке. Российские и казахские бизнесмены зачастую приходят в банк вместе. Другое дело, что так как проекты длинные, долговременные, инфраструктурные в основном, возможно, что обычный народ, просто люди, они думают: «И что конкретно с этой интеграцией стало лучше в моей жизни от того, что Россия и Казахстан осуществляют тот или иной совместный проект?»

Одним из таких проектов, где люди увидят пользу от этой интеграции, я считаю, будет газификация Астаны. Очень много оборудования придет по этому проекту из России. И когда проводной газ придет в дома астанинцев, вот тогда всё будет понятно.

Что касается Армении, мы с Бельяниновым совсем недавно были в Ереване, встречались с Пашиняном, ещё до встречи с ВВ. Могу сказать, что новый премьер Армении заверил нас, что Армения придерживается всех своих обязательств, никуда она не собирается выходить. Поддержал те проекты, которые мы сейчас ведем в Армении. Сказал, что тут никакой политики нет и быть не может, есть только интерес, есть взаимная заинтересованность. Армении очень интересны российские и казахские рынки, как кстати и киргизам, между прочим, как и таджикам. Политическое решение вхождения государств было принято главами государств, сейчас идет работа ежедневная, возможно рутинная, может быть не очень бросающаяся в глаза. Но она идёт, и связи крепнут с каждым годом.

Про Львовское военное училище и «Комсомолку»

У меня отец был военным. Я не очень хотел идти просто в обычное училище, а писать уже писал. Класса с 8-го, наверное, я уже начал опубликовывать какие-то заметки в «Московском комсомольце», в районных газетах и наткнулся в перечне вузов на Львовское высшее военное училище. Когда я увидел, что есть такое училище на свете, которое готовит военных журналистов, я понял, что всё, попал туда, куда надо. И, кстати сказать, мечтал тогда работать в «Комсомолке». Поступая, не знал в каком качестве. Потом, спустя какое-то время, узнал, что в качестве военного корреспондента. Я помню, на комиссии у абитуриентов спросили: «Есть ли у вас вопросы?» Я поднял руку, представился и спросил у начальника политотдела училища: «Можно ли после окончания вашего училища работать в «Комсомольское правде»?» На что он мне сказал: «Как Ваша фамилия? Я Вас запомнил».

Про утро

Да всё очень просто: встал, чашка кофе, сигарета и на работу. Так начинается каждое утро.

Про утренние СМИ

Сначала интернет, конечно. Интернет-новости, затем деловая пресса. Обязательно — РБК, Коммерсант, Ведомости, возможно Российская газета. Телевизор — обязательно спорт, какие-то интересные передачи, которые успеваю увидеть. Чтение и спорт.

Про спорт

Я занимаюсь фитнесом, железом. Занимаюсь боксом. Редко, сейчас реже, чем прежде, играю в хоккей. Когда наступает сезон, обязательно катаюсь на горных лыжах, каждый год. Ни было ещё ни разу за последние 15 лет, чтобы я пропустил катание, и смею надеяться, что катаюсь неплохо на лыжах. Когда сын приезжает, мы с ним вместе ходим на бокс, хотя как я сказал ему, что мы как братья Кличко, друг с другом с тобой драться не будем, но тем не менее тренируемся вместе. Я тут прочитал недавно: Емельяненко сказал, что «с соотечественниками я в клетку не войду, драться не буду». Вот у нас с сыном такая же договоренность.

Про Говорухина

Я знал Станислава Сергеевича Говорухина, это был великий человек. Как-то однажды спросил его: «Когда снимали «Место встречи изменить нельзя», вы понимали, что это фильм на все времена?» Он говорит: «Да перестань, мы снимали детектив просто. Я понял, что мы сделали что-то серьезное, когда он пошел по центральному ТВ в СССР. Пошла вторая серия, я вышел на улицу, потому что уже посмотрел фильм, когда его монтировали, и увидел, что улицы опустели. То есть я понимал, что люди сидят у телевизора, и тут, во время трансляции второй серии, я понял, что наверное мы сделали что-то серьезное, если народ не по приказу сидит у экранов телевизоров».

Про службу в армии

Отслужил в армии 20 лет, уволился подполковником и в запасе получил звание «капитан первого ранга». В силу того, что я работал уже в Росрыболовстве, в министерстве это посчитали неловким. Есть воинское звание, которое присваивает министр, президент и так далее. А есть звание, которое присваивается в определенный период, так называемый «особый период». Так вот, будучи руководителем Росрыболовства, в особый период, я становился «полным адмиралом». Кстати, главкомы ВМФ очень сильно обижались на это, не будучи полными адмиралами по званию. Я им говорил: «Сколько у вас этих кораблей? 50, 100, ну 150… У меня 2700. Что-то будет транспортами, что-то будет минными тральщиками, но тем не менее флот гораздо больше, чем у вас, поэтому и звание».

Это замечательная история, это огромный пласт в моей жизни. Не полжизни, но около того прошло в погонах, и я благодарен судьбе, что служил в армии. Мы могли её критиковать, армию, в которой служили, нам что-то могло в ней не нравиться, мы могли позволить себе какой-то сарказм к ней, но в глубине души, конечно, это всегда была любовь к армии. Служба в армии — это очень удобная, легкая форма проявить свой патриотизм. То есть, говорить о патриотизме, о любви к родине, можно долго и много, но когда ты надеваешь погоны, принимаешь присягу и принимаешь на себя ответственность… Я за это, конечно, благодарен. И это было глубоко внутри, конечно.

Понятно, что люди не бегают и не кричат на улице о своем патриотизме и любви к родине, но это чувство, которое жило и я благодарен судьбе, что 20 лет провел в армии.

Про людей, которым благодарен

В первую очередь, я, конечно, очень благодарен маме, потому что, как я теперь понимаю, она очень много в меня вкладывала. Она меня таскала по каким-то музеям, она мне подсовывала книжки какие-то… Я, правда, всегда любил читать, но тем не менее. Она горячо одобрила мой выбор, когда я решил поступать во Львовское училище. Отца уже не было к тому времени в живых.

Потом, как бы там ни было, я благодарен Валерию Макарову, нашему начальнику курса, потом он стал называться командиром роты. Я вырос в военном городке, но это конечно совсем другое, это все-таки взгляд извне, а не изнутри. И привыкать к новому укладу, абсолютно новому для себя, было тяжело, и он тогда проявил такт, терпение, потому что мы, конечно, дураками были, много глупостей творили. Не могу сказать по первому месте работы, что я там за кем-то тянулся вверх, но то, что у нас был классный коллектив, что мы сделали неплохую по тем временам газету, я говорю о молодежной газете, это было здорово. Это о «Комсомолке», конечно. Когда я попал в «Комсомолку», там была Инна Павловна Руденко, Василий Михайлович Песков. У меня была своя линия, свой почерк какой-то, свой стиль в конце концов. Я не собирался становиться вторым Песковым, но осознание то, что работаешь вместе с такими людьми, а это были глыбы журналистики, конечно меня учило.

Про журналистику

Глядя сейчас на то, как работает большинство журналистов (не хочу обижать всех), я глубоко убежден, что это не журналистика никакая. В нас просто вбивали, как бейсбольной битой в башку, что нельзя писать, если у тебя нет объективной информации. Мы же писали всего 30-40% того, чем обладали, мы всегда понимали, что слово ранит, что это колоссальная ответственность, что ты должен ответить за свои слова. Сегодня это всё запросто происходит: фриковые новости, развязный тон. Не думаю, что я ворчу. Но школа другая была, конечно. Правильная, на самом деле.

Фотографии из архива телеканала и сайта «Большая Азия», а также предоставленные Пресс-центром Евразийского банка развития